Потому, что я ела сушеную рыбу, а не потому, что графоманила по ПКМ. Вот последнего я как раз и не делала.
Прочитала "Маразматическую маринистику" и многое поняла. Для того, чтобы писать фики по чему бы то ни было, надо кроме матчасти еще и знать околоматчастное. То есть для того, чтобы писать о гордости королевского флота, надо знать, чем бриг отличается от фрегата, а шхуна от каравеллы, и где у корабля грот-марсель. Надо знать хотя бы довольно поверхностно эту самую маринистику и не помешал бы флотский кодекс, или как там его.
Потому что просто романтика сопливая в Норрибете меня не устраивает. Я хочу писать со знанием дела. Тоже мне, открыла Новый мир. :hah:


01:43

Я все-таки напишу Норрибет. Как раз когда дайри будут отключены, у меня будет на это время.


Все-таки, как же я люблю музыку Верди и эту оперу в частности! Сильная такая вещь, а исполнение в данной постановке - выше всяких похвал. Столько психологизма и при этом вокал на высоте у всех, включая компримариев!
Постановка очень средневековая и стильная, персонажи и декорации отлично передают дух эпохи. Вот как будто действительно XI век, только с музыкой Верди (в которой местами проскальзывают очень даже свойственные этому времени интонации), который тогда еще писал в стиле бельканто.
Макбет (Костас Паскалис) - сильная и мятежная личность, очень неоднозначный, как оно всегда с вердиевскими баритонами бывает, персонаж. У певца очень красивый драматический баритон и недюжинный актерский дар. И филировка просто знаменитая! Совести у него побольше, чем у его прелестной женушки, поэтому терзаться начинает еще перед убийством, Леди же (Жозефин Барстоу) легкомысленно и жестоко улыбается, мол, что ты разволновался, в первый раз, что ли? Да, действительно, не впервой королевскому военачальнику убивать людей. Но то было в бою, а вот так, подло? Да еще и кого - самого короля! Макбета мучают сомнения и в то же время стремление к власти, да и хочет он сделать так, как жена говорит - он ее очень любит. Темная сторона Макбета побеждает, и он совершает убийство. Светлая сторона, она же совесть, после совершенного им начинает его снова мучить. В результате, Макбет истинно шекспировски страдает всю оперу. Трогательно-страшна сцена с Леди наедине, где таким низким притягательным мецца воче Макбет ей говорит о готовящемся плане убийства Банко, и тут восторженная улыбка озаряет лицо Леди, и вот они в объятиях - но поцелуя за этим не следует. Надо идти. Все-таки власть обоим дороже, чем любовь. И в этом их трагедия.
Леди Макбет у Барстоу - очаровательно-жуткая злодейка, которая умеет в одно и то же время выглядеть невинно и кровожадно. И поет замечательно - такая сила голоса и такие пиани! Когда она улыбается, ее лицо кажется почти юным, когда же его искажает одна из жестоких гримас - наоборот, выглядит почти старым. Она остается такой вот стервозной почти все время, но вот в сцене пира уже проглядывают некие сомнения. Дуэт про вендетту, столь мною любимый - это здесь уже доказательство своей злодейскости самим себе, хоть роковая пара уже в них не верит. Все стало нереальным. Одна за другой следуют страдательные последние арии сопрано и баритона. Конец оперы дурацкий, хоть и оправданный - но музыка красивая, да и тенора поют хорошо. Хоть мне постоянно кажется, что уместнее было бы вместо всенародного триумфа устроить похороны четы Макбетов.
Банко (Джеймс Моррис) спокойный и благородный бас (хоть мы-то знаем, что Моррис бас-баритон), у которого есть очень проникновенная сцена прямо перед смертью, где он сыну арию поет. Ну да, в этой арии он ему, как у басов водится, много умных вещей говорит - Банко как бы предчувствует, что в другое время не сможет этого сделать.
Все трое поют и играют, как уже говорилось, отлично. Вообще этот "Макбет" мне напрочь вынес мозг. Потому что там все та-а-ак отжигают!!!
Всем советую. Вот: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=971801





@темы: Опера!, Некое подобие рецензии

Норри, кстати, совершенно точно подходит под критерии Максима.

В который раз повторю, что я вышла бы замуж не за конкретного Норрингтона, а за мужчину, который был бы таким, как он. Настоящий Норри любит Лиззи, и я еще про них напишу много-много фиков.


ДИАДА: ЭИЭ (Гамлет) – ЛСИ (Максим Горький)

ЭИЭ (Гамлет)

Будучи по своей природе идеалистом, ЭИЭ (Гамлет) может считать свою жизнь напрасной, если ему не удалось ярко проявить себя, пережить сильную страсть или принести пользу людям. Он испытывает постоянное стремление к духовному росту и развитию, интересуется всем новым, загадочным или малоизученным. Поставив перед собой цель, ЭИЭ (Гамлет) редко отвлекается от нее и, как правило, добивается своего. Иногда его неспособность отступать от задуманного приводит к опрометчивым поступкам. Он нуждается в помощи спокойного, сильного и рассудительного партнера.

ЭИЭ (Гамлет) умеет эмоционально воздействовать на окружающих, увлекать их на выполнение какого-либо дела. Его эмоции отличаются своей силой, глубиной, "зацикленностью" и часто драматическим характером, а внутренние противоречия и колебания часто бывают для него самого невыносимы. Он нуждается в партнере, который, видя перепады его настроения, отсутствие трезвой логики и здорового реализма, снимает проблемы своими разумными и практичными советами.

ЭИЭ (Гамлет) трудно внутренне расслабиться, почувствовать себя в ладу с окружающим миром и людьми. Из-за этого он часто провоцирует споры с окружающими. Ему необходим выдержанный, достаточно стабильный и устойчивый к стрессам партнер.

Будучи волевым и последовательным человеком, ЛСИ (Максим Горький) упорядочивает и стабилизирует деятельность и чувства своего дуала, стойко перенося его эмоциональные вспышки. Кроме того, он решает все трудные для партнера задачи: занимается хозяйственно-бытовыми проблемами, добывает необходимую информацию, терпеливо и доходчиво объясняет, как делать то или иное дело, какие существуют правила и инструкции, какова последовательность выполнения задачи. Он берет на себя продумывание подробностей работы, разбивает ее на этапы и преодолевает любые трудности с неизменным терпением.

В таком добросовестном и надежном человеке ЭИЭ (Гамлет) находит истинную опору. С ним ему не страшны любые трудности. Внимание и забота, сочувствие и помощь, подробные логичные объяснения любых явлений успокаивают мятежную натуру ЭИЭ (Гамлет).

ЛСИ (Максим Горький)

ЛСИ (Максим Горький), как правило, мало надеется на удачное стечение обстоятельств, предпочитая быть "кузнецом своего счастья". Поэтому все заранее планирует и неуклонно идет к поставленной цели, отличаясь довольно высокой работоспособностью, не зависящей от спадов и подъемов настроения. Он ответствен, точен в деталях, не боится трудностей, вынослив психологически и физически.

При всех своих достоинствах он имеет ряд недостатков. Он недоверчив, плохо разбирается в мотивах поступков и способностях людей. Несмотря на то, что ЛСИ (Максим Горький) может быть приятным собеседником, умеющим делать комплименты и оказывать различные знаки внимания нравящемуся человеку, он от этого быстро устает. Тогда сторонится общества, "уходит в себя". Его не тяготит длительное одиночество. Хладнокровный по своему характеру, он редко искренне привязывается к кому-либо, из-за чего его могут считать сухим человеком. Ему необходим эмоциональный, общительный партнер, который бы умел затронуть его чувства, мог развивать его общительность и оживлять отношения своими эмоциями.

Не всем импонирует склонность ЛСИ (Максим Горький) к замечаниям, тем более его требования к выполняемой работе, страдающие формализмом и заорганизованностью. Чувство перспективности новых методов и задач у него развито слабо. Из-за этого он может проявлять консервативность в вопросах, требующих неординарных подходов. Новые идеи воспринимаются им не сразу, а люди, нарушающие установленные правила и субординацию, воспринимаются как нарушители стабильности и порядка. Поэтому он нуждается в помощи эмоционального и настойчивого человека, который не стремится к резкой ломке привычных установок, а подводит его к этому очень последовательно и постепенно. ЭИЭ (Гамлет) обладает даром убеждения как никто другой. Он убедительно объясняет перспективы нового, а также реальные опасности консервативных установок.

Хорошо разбирающийся в способностях и намерениях людей, ЭИЭ (Гамлет) снимает излишнюю подозрительность ЛСИ (Максим Горький) и наполняет его жизнь новыми впечатлениями. Он помогает в карьере, заводя нужные связи и внедряя новые перспективные методы работы. Его дальновидность, наличие чувства опасности и хорошая интуиция часто помогают ЛСИ (Максим Горький) предотвращать возможные ошибки.

Условия дуализации

1. ЭИЭ (Гамлет) должен подчиняться основным требованиям партнера, связанным с планированием дел и поддержанием порядка. Не стоит ломать привычки ЛСИ (Максим Горький), характерные для его методов работы и взглядов на жизнь. Если трудно к ним приспособиться, можно попытаться переубедить с течением времени.

2. ЛСИ (Максим Горький) может упрямо навязывать партнеру свои способы работы и мировоззрение. Лучше постараться принять его таким, каков он есть, с уважением относиться к его занятиям и интересам, давая лишь необходимые советы по ходу дела. Следует не забывать делать комплименты и проявлять нежность.

3. ЛСИ (Максим Горький) необходимо с большим вниманием и доверием относиться к советам и просьбам дуала, особенно в отношении других людей и перспектив на будущее. ЭИЭ (Гамлет), в свою очередь, может полагаться на партнера в официально-деловых и хозяйственно-бытовых вопросах, с благодарностью принимая его заботу и помощь.

4. Что касается психоэмоциональных и сексуальных аспектов отношений, необходимо знать, что ЛСИ (Максим Горький) настроен на партнера страстного, поэтичного и охотно говорящего о своих чувствах, способного растопить его лед своими сильными эмоциями. При этом ЭИЭ (Гамлет) не должен спешить проявлять инициативу в сближении, чтобы партнер не посчитал его легкодоступным и не потерял к нему доверия. Сначала необходимо создать эмоциональный настрой, не злоупотребляя слишком откровенными признаниями. Затем выждать, пока созреют ответные чувства и только тогда переходить в наступление.

Если дело дойдет до близких отношений, ЭИЭ (Гамлет) не должен спешить показывать свое искусство обольщения. ЛСИ (Максим Горький) нравится возвышенный и скромный партнер, которого он сам научит "чему следует" в тех пределах, которые сочтет допустимыми. В этой паре в эмоциях лидирует ЭИЭ (Гамлет), а в ощущениях – приоритет за ЛСИ (Максим Горький). В противном случае может возникнуть диссонанс.

Чтобы угодить ЭИЭ (Гамлет), прежде всего надо убедить его в своей порядочности, серьезности намерений и надежности. Он не должен испытывать сомнения и чувствовать себя в опасности. Только тогда он не склонен изводить партнера своими непредсказуемыми перепадами настроения и неконтролируемыми эмоциями.

В сексуальном отношении у ЭИЭ (Гамлет) свои проблемы: то он излишне застенчив, то слишком откровенен в своем сексуальном поведении. Необходимо помочь ему выбрать оптимальный стиль поведения. Тогда не придется раскаиваться ни в робости, ни в излишней распущенности. Без этого ЭИЭ (Гамлет) будет постоянно изводить себя, и переносить свою неудовлетворенность на партнера. Он очень нуждается в различных знаках внимания, подтверждающих любовь дуала: словах, подарках, жестах.

Взаимоотношения здесь строятся по принципу "причинения и терпения" ("Кама-сутра";). Поэтому иногда бывает трудно сказать, "кто был охотник, кто – добыча". Оба проявляют неуступчивость в отношениях и часто ссорятся. ЭИЭ (Гамлет) умеет отстаивать свою независимость в психологической игре-борьбе с партнером и нередко одерживает верх. Но, если он, в конце концов, не признает себя хоть немного побежденным, ему придется очень трудно. Обоим полезно вырабатывать более гармоничный стиль общения: ЭИЭ (Гамлет) быть более гибким и дипломатичным, а ЛСИ (Максим Горький) не оказывать волевого давления и проявлять терпимость к недостаткам другого.



13:30

Povera me!

Вокал отменен. Мне так плохо, что ужас.
Когда такое, как у меня - петь нельзя категорически. А завтра партии в хоре сдавать - ладно, это я еще переживу.
А у меня все болит так, что даже тошнит. Бедная я.
Наверное, в пятницу уже пойду - последний день будет, может мне легче уже станет!
Грозная Мецца меня убъет.
Ну что ж - и я себя в обиду не дам!
Лучше я в эти дни помолчу, чем потом потерять голос!


@темы: Сопранье

- турнир "Кто лучшая истеричка - я или сестра?". Гран При у меня!!!
- работа стенографисткой (заработала на книги)!
- три зачета: музлитра (12), актерское мастерство (11), культурология (11).
- достигнута цель по убеждению гениального автора дописать фик.
- попутно найден отличный собеседник и подруга в лице самой же Artemiz.
- зародилась идея и самой написать фик с Норрибетом (желательно не один!).
- вокал завтра (ну, это уже не "было", а "будет"!)).


"Канон пусть идет в пень. Я буду читать этот фик" (с) Араси. И пусть эти ее слова не об этом фике, но они очень точно характеризуют мою оценку бессмертному творению, о котором речь идет ниже.

Собственно фик: http://pkm-3.ucoz.ru/load/20-1-0-38 (Хелена и есть Artemiz)

Представьте себе фанфикшн по "Пиратам Карибского моря" (события происходят после третьего фильма), который по атмосфере абсолютно точно соответствует фильму, который по талантливости изложения соперничает с качественной приключенческой повестью (а если, точнее КОГДА автор закончит - так и с романом!), в котором умело соединены тонкий юмор и изящно-жестокая драма, причем без соплей, но и не слишком сухо - золотая середина. Конечно, некоторые могут подумать, что такого не существует - что здесь в предыдущем предложении изложены лишь пустые похвалы на почве субъективного восхищения рецензента. Ну что же. Не верите мне? Поверьте цитатам!


читать дальше




@настроение: Соответственное! Ведь гениальный фик!!!

@темы: ПКМ, Прелесть что такое, адмирал Джеймс Норрингтон, Норрибет, лорд Катлер Беккет

Кинопоиск. Рецензии на ПКМ.
И никто, никто не вспомнит про Норри!
Главное, смешно до ужаса - хвалят Блума, эту бездарность! А про Девенпорта вспомнили бы!
Ну да, там еще фан-клуб Джонни Деппа, к которому я равнодушна. Ну, к капитану Воробью, то есть. Депп-то хороший актер, некуда правду деть.
НО, Девенпорт сыграл такого Норрингтона, что грех о нем не вспомнить! (И не захвалить дифирамбами, да).
Надо же, как все грешат. :fire:

Н-да, а так хотелось чего-то в очередной раз про этого персонажа почитать!



@темы: адмирал Джеймс Норрингтон



Ну музыка Верди, моего любимого композитора, как всегда - отжог полный. Но сама постановка вообще-то мне не слишком понравилась. И не слишком понравились певцы. Редкий случай для меня, но факт. Мне было почти скучно смотреть (хотя "Джованну" смотреть было скучнее).
Да, все очень красиво, много корабельных снастей и вердиевских страстей, но как-то вот не прониклась я. Гульнара понравилась больше всех - голос техничный и с трагическими нотками. Крепкое колоратурное сопрано, вот каким он мне показался. Коррадо орет, Медора скучна и поет неважно, Сеид... Ах, Сеид! Какая же привлекательная роль, что можно из нее сделать - материал ведь просто блеск! Шикарная сцена ревности, шикарная кабалетта - и все это в руках мастера может стать лучшим во всей опере. Только вот что. Здесь пел его престарелый Ренато Брузон, у которого верхних нот здесь уже почти нет, голос дрожит нереально, только иногда пробиваются остатки прекрасного тембра. На низах, в основном. А так он срывал аплодисменты только за счет былой славы. Конечно, сцену ревности он сумел завалить совершенно, поскольку зачем ему в таком возрасте эта Гульнара. Здесь нужен страсссный молодой султан, а не благородный отец, вызывающий если не жалость, то почтение. Так что меньше всех он мне здесь понравился, из-за абсолютной промашки мимо образа. Получилось нечто ну совсем не сеидовское.
Вообще, если завалена самая интересная роль, то спасти все может другая интересная. Гульнара вроде бы играла довольно неплохо, только вот мне сам ее персонаж непонятен. КАК сопран в количестве двух штук (Медору и Гульнару) угораздило влюбиться в этого серенького Коррадо (который пытается победить серость своим ором, но из-за этого она захватывает его еще больше). Гульнара вообще шокирует - там такая вся из себя битва, а она вдруг лезет в объятия к незнакомому человеку. Странно это, хоть бы поговорили сначала. Они же незнакомы были, и уже любовь?
Музыка, все-таки, замечательная. А вот актеры мне не понравились.
Ну, вот она, эта постановка: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1788428



@темы: Опера!, Некое подобие рецензии


Вы знаете, что такое было "отравленная кровь"? Это когда браки с близкими родственниками, а это же нехорошо, вот и потомки получаются очень болезненными и обреченными умереть в молодом возрасте. Именно таковыми и являются последние потомки рода Эштон - Генрих и Люси (Энрико и Лючия Астон, как на итальянский манер я и привыкла их называть, потому что именно так их величают в клавире).
Лючия (Стефания Бонфаделли) с самого начала неадекватна, она худенькая и болезненная, в ее глазах горит лихорадочный блеск. На живописном вересковом поле, которое кажется сине-фиолетовым от блеска луны, происходит большинство событий оперы, в которых центральной фигурой выделяется Лючия. Кажется это все нереальным, кажется внутренним миром самой Лючии - но в то же время все в этой постановке реально и психологично. Это все жестокая правда. Никогда я не думала, что белькантовую оперу можно поставить так, чтобы она по силе психологического влияния была бы равной тому же веризму. А оказывается, это возможно, и еще как! Лючия Бонфаделли поет настолько легко и словно бы это может сделать каждая (хоть на деле ТАК петь очень сложно!), что я даже сначала посчитала, что каватину она поет в транспорте. Ощущение легкости чудо как идет образу Лючии. Как и положено главной героини, она играла лучше всех и была самой обаятельной.
Виды неба, которое постоянно по-разному освещается, в зависимости от персонажа, который сейчас на сцене. Так, в дуэте Лючии и Энрико ее половина освещена более холодным, как бы не от мира сего, светом, его же - теплым, как иллюстрация его неукротимой натуры. Он (Партию Энрико исполняет Роберто Фронтали) тоже безумен, у него тоже отравленная кровь, мало того - у него даже есть некие инцестные жесты в отношении Лючии. Это уже наследственное - жениться на кузинах, но Лючия-то - родная сестра! Наверное, отравленная кровь все же слишком бьет в голову этому неоднозначному персонажу. Тем не менее, горячо любимую родственницу он собирается, как положено по сюжету, выдать за другого. Сюжет здесь Энрико как раз на руку - совесть у парня все-таки есть, и он хоть и отдал бы все, чтобы Лючия была не его сестрой, а женой (звучит чудовищно, впору бы даже назвать Энрико сволочью!), но рамки приличия буйный баритон не нарушит. Он собирается, как и все его тезки в этой опере, спасти семью (вернее, ее остатки) от разорения. Фронтали все время строил морду кирпичом, но при этой наглядности сволочизма все равно очень хорошо и убедительно играл. И пел очень хорошо, и техника у него здоровская. И харизма темная.
Здешний тенор (Марсело Альварез) поет хорошо, хоть и бывают лучшие Эдгардо, но тем нее менее. Игра его мне не понравилась - слишком уж предсказуемы жесты и мимика. Зато сцена, за которую ему надо аплодировать стоя (вернее, две сцены) - это сцена разборок на свадьбе (где Эдгардо и Энрико чуть ли не в футбол играют свадебным Лючие-Артуровым контрактом) и сцена его, Эдгардовской, собственной смерти. Вот уж где сыграно жизненно!
Еще здесь очень красивый и басовый Раймонд, высокий, стройный и в симпатичном парике.
Декорации не подлежат вот такому пространному описанию, как здесь у меня. Я пишу, опять же, по памяти, фильм-то смотрела уже около месяца назад, поэтому надо пересмотреть и вес проанализировать. И характеристику образа каждого персонажа, да!
Сцена безумия Лючии тут - эталон из того, что я уже видела.
Скачать эту постановку можно вот здесь: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1894490



@темы: Опера!, Некое подобие рецензии


Сподобилась и я наконец-то написать об этом фильме-опере. Давно уже его смотрела, третий акт, конечно - не до конца. Ну подыхала же от злости я, смотря, как Тоска-Райна после страшного убийства смеет еще улыбаться да абсолютно без задней мысли или страдания в глазах ворковать со своим Каварадосси.
Помню, первый акт бросился в глаза какой-то "заброшенностью" архитектурных строений, в которых происходила вся история. Церковь точно та же, что и в фильме Жако, только неотреставрирована. Поэтому складывается впечатление "постановка "Тоски" в музее".
Скарпиа-Милнз - это Скарпиа при исполнении. Еще слишком молод, чтобы просто сидеть сложа руки и выдавать сложнейшую тактику. Этот барон - человек действия, капеллу он фактически сам обыскивает. Сбиры тупят нереально и делают что-то только по либретто. Скарпиа мог бы прийти расследовать дело в церковь вообще один, свита у нас здесь скорей пафос, чем полиция. Еще к образу "Скарпиа при исполнении" очень весомый штрих добавило то, что в первом действии Вителлио был в сапогах, которые сразу вызывалм "военные" ассоциации.
Сама Флория Тоска здесь довольно нестандартна. Жестокая и коварная женщина, которая хоть и пыталась показать видимость смертельного страха перед совершенным преступление, но это ей удалось довольно плохо. Потом вот еще что - это у многих Тосок заметно - она чувствовала себя в Палаццо Фарнезе хозяйкой, вполне возможно, что не беспричинно. Уселась на диванчик, хоть ей и не предлагали, и жесты с мимикой ее располагали к тому, что она как бы говорит: "Присаживайтесь, барон, будьте как дома!". Она мне кажется очень похожей на свой пьесный прототип (ведь согласитесь, Тоска из пьесы и Тоски из различных постановок оперы - очень разные и порой даже контрастные личности). Чем-то же Скарпиа ей успел насолить в предыстории (хоть фанфик пиши!), что она его убила не только по причинам, подробно показанным в опере. Я эту Тоску вижу очень непростой и интересной, хоть и питаю к ней почти отвращение. Серийная убийца какая-то, вот именно что не скандальная, а коварная (повторяюсь). А сама певица очень хорошая и она преподает в том учебном заведении, в которое я собираюсь поступать.
Каварадосси тут Доминго, ну Доминго же просто шикарен, спору ведь нет. Только сам персонаж при всей харизме и таланте данного певца ну никак мне близким и понятным не станет. Ну да, это совсем не тот хомячок, что у Аланьи. Вполне себе мужественный и бородатый Каварадосси, выглядящий старше Скарпиа (а такое нечасто увидишь!).
Ну вот, собственно, и все. Эпизодические персонажи уже как-то не отбились в памяти, помню только, что Анджелотти - тот же бас, который Феррандо в "Трубадуре".
Ах, вот еще что! Те Деум местный - это у нас марш, так как Скарпиа - солдат при исполнении. Очень понравилось кстати, мрачно так и людей в церкви много (там же праздник! А то все Скарпиа порой поют в почти пустой церкви, не считая хористов и ризничего, он же регент).
Эту фильм-оперу можно скачать вот здесь: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=573349



@темы: Опера!, Некое подобие рецензии!

Давно я не писала об опере.
Надо бы пересмотреть ту гениальную "Лючию" из Генуи.
И "Джованну д'Арко" (которая понравилась мне гораздо меньше).
И "Корсара". А еще уйму аудио и видео, которые лежат неслушанные.
И еще множество всего.



Странно, ведь эта живность у нас обитает уже почти месяц.
Хомячка моей сестры зовут Дося. В честь Марио Каварадосси, персонажа оперы "Тоска" Пуччини.
Знаете что? Вылитый Доська.:lol:
Угадайте, кто придумал его так назвать?


Цитаты из меня же на одном прелестном "пиратском" форуме (то есть, форуме о ПКМ):


Тут довольно стандартно: "Адмирал Джеймс Норрингтон. Мой любимый персонаж и, по совместительству, - полная противоположность. Благородный и противоречивый, умеющий глубоко и страстно любить. И прощать.
Если бы он был персонажем оперы - пел бы баритоном. Это амплуа ему как раз подходит, поскольку баритон - это настоящий мужчина, герой, способный отдать жизнь за любимую сопрано (сопрано у нас Элизабет), не требуя ничего взамен."

Про похожесть Норри и Лорда Сиднея: "Норрингтон скрывал свои чувства хотя бы по профессии. Нерешительным он был в отношении Лиззи, это да. Просто это болезнь высокопоставленного военного - он храбр с врагами, но робок с дамами, поскольку просто не знает, с какой стороны подойти, чтобы этот "эфир и фарфор" не разбить. Элизабет, при всей воинственности, для адмирала - именно вот этот самый эфир и фарфор, поскольку сравнивать их физическую (да и моральную) силу просто смешно.
Есть очень похожий на Норрингтона персонаж в опере Россини "Путешествие в Реймс". Лорд Сидней, колоратурный бас, английский генерал. Любит греческую поэтессу Коринну и это чувство взаимно, но генерал слишком робок и застенчив, чтобы сказать ей об этом. Дело кончилось хорошо - опера ведь комическая. Чего не скажешь о "Пиратах".

Это я к тому, что мужчина-военный видит в даме некий женственный идеал, поэтому и не знает, как с ней обращаться. Он-то привык воевать. А тут дело посложнее."

Про Норрибет: "Мы не можем ничего знать о чувствах Элизабет (чувства, несомненно, были, но вот какие и к кому - это знает только она сама). "Те, кто больше всех нас любят, обычно не показывают этого вообще". Это применимо и к Джеймсу (тут стопроцентный канон!) и к Лиз (здесь отчасти Норрибет, но его тоже можно рассматривать с позиций канона). Поймите, что противоположности притягиваются. Хотя Вы это и так понимаете, я знаю. Мисс Суонн очень эмоциональна и порывиста, и ее пыл, порой неуместный до глупости, может удержать в пределах разумного именно такой человек, как Джеймс Норрингтон. Его же излишнюю сдержанность и замкнутость, напротив, может "растормошить" наша взбалмошная Лиз. Они дополняют друг друга, а это и нужно в идеальной паре. Они абсолютно разные и на первый взгляд может показаться - ну что этим двоим вместе делать? О чем говорить? Думаю, что сначала так оно и было бы, но потом две половинки одного целого нашли бы вполне себе общий язык. И даже более того. Как я (и не только я!) неоднократно говорила, Лиззи просто не успела понять Джеймса. Она не знала, что он за человек - из чего и сделала, верно, поспешные выводы, совершенно не соответствующие действительности. Элизабет даже могла подумать, что он ее не любит вовсе - это ей очень даже свойственно. А он - того хуже. Совершенно в людях не разбирается.
НО. Если бы у них был шанс пообщаться подольше, пережить вместе несколько опасностей (благо, что у Джеймса профессия очень к этому располагает), поговорили часок-другой по душам - и дело было бы, как говорится, в шляпе."




@темы: ПКМ, Прелесть что такое, адмирал Джеймс Норрингтон, Норрибет

1) Я буду продолжать учиться академическому вокалу в Италии. В ноябре поступаю.:crzjump2:
2) Вчера я чуть не умерла от тахикардии.:gigi: Захожу я, значит, в контакт (а я же баритона понятно-какого в друзья добавила еще давно и даже написала сообщение, очень гордое и жесткое, ничего личного), а там - 1 новое сообщение и 1 новый друг. Пока оно грузилось, мое сердце сумело буквально доказать все романические сравнения и опровергнуть все научные факты. "Кровенакачивающий" орган сделал столько ударов в секунду и с такой силой, что я очень удивилась. Да, знаете, такие ситуации, когда сердце стучит так, что движется одежда. И какой же был облом, когда я увидела, что 1 сообщение было рекламой духового оркестра, а 1 новый друг - некоей студенткой журфака. Он же в контакте давно не сидел - последняя запись на стене датирована приблизительно мартом или апрелем сего года. Это спасло меня, потому что будь это его сообщение и дружба, сердце бы отказало.
3) Норрибет, Норрибет, и еще раз НОРРИБЕТ!!! :crazylove::crazylove::crazylove:
4) Аха-ха, раньше у меня не было четко выраженного идеала мужчины. А теперь - есть. Это коммодор (а потом и адмирал) Джеймс Норрингтон. По соционике он - Максим Горький. А я-то Гамлетесса. Дуалы. Идеальная пара! Не, повторяю в миллионный раз, я выйти замуж хотела бы не за конкретного Джеймса Норрингтона, а за такого, как он. Он же полная противоположность мне! А противоположности притягиваются! :heart:
5) Скоро начнется сессия - а значит она скоро окончится! :-D



@настроение: Лучше не бывает!!!

@темы: Прелесть что такое

А точнее - со своей вопиющей необразованностью (потому что я посмела сравнить себя с Филологами). Так что я теперь все силы употребляю не только на дело всей жизни (вокал, то есть!), но еще и на самообразование.
Я дала слово прочитать ВСЮ классику. И я его сдержу.
Сочетаем, так сказать, приятное с полезным, utile dulci.
Еду в маршрутке - на коленях книга, если сижу. Если же стою - в руках.
Чищу картошку - ножом орудую вслепую, книгу читаю глазами.
Еще только не было со мной, чтобы шла и читала, а то еще врежусь во что-то)

10:36

Сними же маску, карта. Я узнала тебя, ведь ты - Валет.
Ты улыбаешься мне и по-свойски протягиваешь руку. Девушка в джинсах, микс из экстрима и непосредственности. Ты изменила эталон женственности, воспев естественность и ненаигранность. Тебя ценят, как самого верного друга. Твоя улыбка вдохновляет поэтов, затмевая холодные взгляды жеманных красавиц. За спиной королевы ты следуешь безмолвным пажом, но король знает, что под бархатным беретом скрывается шелк твоих волос и что под камзолом бьется самое горячее на свете сердце...image
Пройти тест


Не ждите - ползите, о мысли,
Последних времен веер новый,
Ведь вы уж давно всех загрызли -
Ударьте, разбейте оковы!

А вы, инженю и субретки,
Леандры, Тираны, Скапены,
Цените ревнивых - так редко
Они одобряют измену!

Итак, жизнь движеньем объята,
Ревнивица здесь верховодит,
Театр - вот ее alma mater,
Со сцены она не уходит!


02:14

*
Свет факелов прихотливыми узорами танцевал на каменной стене старой таверны. Солдаты пировали сегодня в последний раз – завтра будет весело, но веселье это уже другого толка. Менестрели наигрывали полузабытый ими мотив, постоянно путая ноты. Скупыми фразами изъяснялся командир бывалого отряда: почти никто не вернулся со вчерашнего веселья. Он резко докладывал только факты – все остальные легкомысленно кивали и забывали, что их ожидает та же участь. А возможно – и нет. Вот в эту возможность и верили те, которые привыкли к войнам, словно они были чем-то обыденным, вроде дождя. Только это был дождь другого толка.
Они не боялись. Они не думали о завтрашнем дне.
- Капитан!
Командир отряда резко развернулся на незнакомый голос. Он уже плохо различал своих людей, настолько его, бывалого воина, потрясло вчерашнее событие.
- Ваше сиятельство, мы очень просим вас больше не говорить о вчерашнем. – робко, сбиваясь и почти не смотря в глаза командиру говорил какой-то желторотый юнец.
Юнец этот явно еще не был в бою, ему не исполнилось еще и пятнадцати лет. Покрытое шрамами лицо капитана очень изменила кривоватая ухмылка:
- Ты думаешь, парень, что если я не буду рассказывать, тебя не постигнет тот же конец? Отставить. – Рявкнул дворянин на юнца, пытавшегося извиниться за наглость. – Все вы такие смелые, пока не дойдет к действию. А потом – трусите и уже не помните свои опрометчивые речи. Только чтобы сбежать и спасти свою шкуру. – графу самому было уже неприятно за некую напыщенность своего выговора. Самому двадцати пяти нет – а еще пытается кого-то учить.
Граф, он же капитан и «бывалый командир отряда», в армию попал года три назад. Его родители могли его еще тогда сделать хоть генералом – но решили принципиально не пользоваться связями в высших военных кругах. Отец был категорически против подобной форы. Он хотел, чтобы его сын вырос настоящим мужчиной и добивался всего сам, начиная от самых низов. Юный Роландо де N начал служить от рядового вместе с обычными городскими парнями, и коварная судьба направила его почти сразу к фронту. Желая блеснуть смелостью перед сотоварищами, девятнадцатилетний граф вышел в первый бой, будто бы потеряв шлем. Там он и заработал свои довольно серьезные раны на лице, от чего оно теперь было покрытым старыми шрамами и создавало видимость героического старого-юного солдата. Стараниями и перипетиями Роландо таки сумел за эти три года выжить в опасных боях и даже дослужиться до звания капитана. Теперь его только что назначили командиром в отряде, поскольку высшие чины были заняты другими боевыми операциями, и графа, которому шел двадцать второй год, отправили вместе с почти элитным воинством в самое пекло сражения. Вернулись те, кто по всей логике должен был умереть. В этом числе и был он сам. Капитан винил себя за то, что случилось, а сейчас от всей горечи он изображал настоящего бойца, читающего мораль зарвавшемуся мальчишке.
- И все-таки ты прав, малыш, – граф не мог никак стерпеть фальши этих своих слов, поэтому поправился. – Э-э-э… рядовой. Лучше я не расскажу ничего. Сам в свое время узнаешь. – И командир, покрытый шрамами, распорядился о смене караула.
- Бахвалишься, Роландо? – услышал капитан уже очень знакомый голос и почти вздрогнул от этого звука.
Говоривший был действительно старым воином и по совместительству – дядей молодого графа.
- Не рановато тебе еще молодежь строить? – грозным, но насмешливым басом спросил полковник.
- Простите, господин полковник. – Искренне попросил прощения граф, становясь «сми-и-ирна!» как бы по команде.
- Ты бывал во многих боях, сиятельство, но рано еще строить из себя умудренного опытом воина.
Тот самый юнец, который так стушевался перед выговором чуть старшего себя капитана, уже смеялся над теперешним положением графа. «Вот она, военная иерархия. Он выговаривает мне, а ему – господин полковник!» - должно быть, думал в это время он. В этом городке аристократы служили наравне с людьми простого происхождения, здесь имели значение только военные чины. Но граф служил от рядового, и его здесь знали как своего, иногда даже иронизируя «ваше сиятельство». Когда же он дослужился до своего первого офицерского чина – возросло и уважение к его персоне, и теперь титул говорился безо всякого насмешливого подтекста. Четырнадцатилетний рядовой еще не знал порядков военной жизни и не уважал никого. В том числе и этого молодого графа. Придет время, и возможно он изменит свое мнение. Но сейчас мальчик нарочито небрежно пил пиво из огромной кружки и хохотал с товарищами – которые пировали в последний раз и им было без разницы, над чем и над кем смеяться.
Это был странный городок, похожий на Спарту в Древней Греции, правда, в уменьшенном варианте. Аристократы здесь пользовались уважением, только если они занимали высокую военную должность. Здесь все мерилось войной, и жители давно к этому привыкли.
Таверна все больше наполнялась будущими трупами и будущими героями. Менестрели окончательно забыли песни и их музыкальные инструменты мерно пошли по рукам без надежды на возвращение. Захмелевшие музыканты уже импровизировали какой-то миракль прямо там, где ранее играли давно надоевшие мелодии. Близилась поздняя ночь, а в таверне были уже не только солдаты. Местные жительницы пришли в последний раз навестить своих мужей, женихов и братьев. Такой последний раз в жизни этой средневековой Спарты случалось очень часто – но для жительниц ее войны так и не стали обычным делом. Насколько храбрыми здесь были мужчины, настолько трусливыми – женщины. Прощание только усилило веселье, напоминая о войне. Граф, выслушав назидательную лекцию почтенного полковника, присоединился к товарищам в их безмятежном пиру. Относительный позор вернул его с небес на землю, и капитан, забыв о том, что он – командир отряда, уже окончательно был поглощен созерцанием миракля, плавно переходящего в фарс, и живо обсуждал представление с рядовыми и офицерами всех мастей.
В этом хмельном последнем пиру была демократия.
Кроме демократии, здесь все еще находились те, о ком все как-то умудрились забыть, хоть такое забыть очень сложно – столь же красивые, сколь и боязливые, дамы средневековой Спарты (на самом деле этот город назывался по-другому, но в нашей истории его название значения не имеет). Скромные потупленные глаза горожанок свидетельствовали о затишье перед бурей. Опять их мужественные родственники и любимые вернутся с пира – и начнется дождь слез и ураган причитаний. Более бойкие из девушек и женщин разносили пиво и яства, помогая служанкам таверны: на тех свалились непосильные работы, более смирные – тихо сидели за вышивкой, выжидая конца этого долгого вечера. Но и те и другие оглашали зал мелодичными разговорами своими и перебранками. Для мужских ушей это было привычной музыкой, на которую они не обращали внимания, будучи поглощенными созерцанием театрального импровизированного представления. Некоторые из солдат все еще рассказывали жуткие истории о войне, занимая этим свою фантазию и слушающих их новобранцев, легковерных девушек, да женщин потрусливее.
Придав личику неприступного и холодного вида, хрупкая на вид девочка лет пятнадцати ничего не могла бы сделать со своими глазами цвета темного пива с огнистыми разводами: в них горела какая-то странная решимость и бунтарский дух. Что-то это создание, одетое в обычное, но нарочито небрежное женское городское платье, замышляло, но какая-то помеха виднелась прямо перед ней. Помеха эта была невидимой для всех, но гнетущей для маленькой жительницы военного этого городка. Девочка все храбрилась, пытаясь слушать без дрожи и замирания сердца страшные рассказы военных – особенно здешняя молодежь, вернувшаяся после очередной операции, любила даже приврать. Подруга ее, сидевшая на той же скамейке, высокая темноглазая красавица примерно такого же возраста, робко сжимала руку кареглазой слушающей, все вздрагивая.
- Да чего ты боишься, Исидора? – прошипела почти злобно ее хрупкая товарка.
- А тебе разве не страшно, Клеменца? – ответила Исидора, опустив черные глаза. – Лучше пойдем отсюда, нам надо закончить работу, завтра можем не успеть…
- Нет, я никуда не уйду. Здесь Хуан и Фернандо, а я должна узнать все о войне – это жутко интересно. – Чуть зловеще, как ей казалось, сузила глазки Клеменца.
- Ничего твоим братьями не сделается, они старше тебя, сами в драке за себя постоят! – Робость Исидоры сменилась насмешливостью. – Ты лучше бы в доме убралась, я тебе помогу – а потом мы ко мне пойдем, и ты поможешь мне сделать то же!
- Ш-ш-ш, не мешай слушать россказни этого вояки! – Не обращая внимания на подколку, механически сказала Клеменца.
- Ну тебя, все войной своей бредишь!
- Тихо, Дора, умоляю! – Почти крикнула не блещущая манерами ее подруга.
- Молчу-молчу. – Более спокойная, Исидора решила отступить – с этим малолетним огнем ей воевать не хотелось.
Дора была старше этой выскочки с карими глазками и рыжеватыми косами, что указывало на ее неиспанские корни, на два месяца, и сильно кичилась этим, хоть виду не подавала. Эта пятнадцатилетняя черноволосая испанка еще была свидетельницей того, как семья Клеменцы приехала в их город, в то время обеим будущим подругам было лет по пять. Отец семейства сразу пошел в здешнюю армию, так что уважением семья пользовалась немалым – он пал смертью храбрых, уже будучи в звании поручика или лейтенанта, девочка точно не помнила. Только знала, что они вроде как итальянцы; поэтому, у ее подруги была такая странная внешность для Испании. Хуана в Италии звали Джованни, но это никого не волновало – здесь все подстроено под легкость выговора в бою, да и для испанских ушей привычнее. Он пошел в один из городских полков год назад, а в этом – и его младший брат, Фернандо, с которым Исидора постоянно вела словесные войны. Теперь она даже поверить не могла, что этот слабак и слизняк теперь станет великим героем, если не сбежит с поля боя и не побоится вражеского кинжала, меча, или чего еще там. Фернандо была уже семнадцать лет, а Хуану – целых двадцать. Исидора мысленно посчитала, что возраст не так уж важен, если холодный рассудок и здравый смысл не заглушается ничем, а у этих двоих, даром что они старше ее, ни того, ни другого, как она думала, не было. Изо всей приезжей семьи Дора понимала почему-то только свою ровесницу, Клеменцу, эту затычку во все бочки и жуткую занозу. Сама черноглазая испанка очень дивилась тому, как привязалась к этому «малолетнему огню», но факт оставался фактом – девочки были очень дружны, хоть порой Исидора и едва терпела проделки препротивнейшей Клеменцы, чье имя означает по-итальянски «Милосердие». Но носившая его не раз немилосердно издевалась над спокойствием своей подруги и старших братьев, хотя бы своим обычным обхождением с людьми, которого эта заноза невесть где научилась.
Заноза же тем временем уже перестала бояться, и храбриться ей уже не требовалось, ибо вояка, не устающий все наводить ужасные подробности, допустил в своем рассказе оплошности, после которых уже никто не верил его легендам. Даже самые боязливые и легковерные отвернулись от незадачливого сказочника. Кареглазая выскочка подтвердила свое прозвище, пойдя неожиданно к менестрелям и прося присоединиться к их импровизации.
- Это же так весело, можно, я сыграю роль слуги? Ну хорошо – служанки? Мо-о-ожно? – приставала девочка к музыкантам-актерам,­ не прекращавшим играть свои роли.
Тихий голосок ее, хоть и звучал на предельной громкости, все же не мог переорать поставленные голоса мастеров-менестреле­й. Они были обучены не обращать внимания на внешние несценические факторы. Таким фактором, ко всему своему неудовольствию, была итальяночка по имени Клеменца. Ей быстро наскучили не приносящие никакого результата просьбы, и она побежала искать себе другие занятия. Несмотря на позднее время, бойкая «заноза» совсем не хотела спать.
Где-то в углу большой таверны, вмещающей, казалось, весь город, шло стандартное состязание «кто кого перепьет». Клеменца миновала это нелюбопытное действо, и пробиралась через немаленькую толпу дальше, ища чего-то интересного. Опять – жуткие надуманные россказни, обсуждение миракля-фарса, пьяный хохот мужчин и ссоры женщин. «Фу, как неинтересно. Надо вернуться к Исидоре! Как же я неблагородно поступила, оставив ее там одну, ну ладно, не одну, а с этой язвой Эмилией и занудой Ринальдиной!». Такое негативное отношение к товаркам у девочки возникло из-за вчерашней или позавчерашней ссоры с ними за то, кто будет подметать лучшую часть площади.
- Исидора! Дора, где ты? – позвала Клеменца, ища глазами подругу и по совместительству наблюдая реакцию на себя саму со стороны присутствующих.
Воины на нее не обращали никакого внимания и не считали за «свою». Даже новобранцы, знакомые ей парни уже важничали, наигранно поблескивая хоть и неполными, но доспехами. Клеменца ужасно им завидовала, но виду старалась не показывать, хоть и плохо получалось. «Хотя, я еще ничего такого не сделала, чтобы им смотреть на меня удивленно. Тем более, зачем мне их дешевые восторги? ИХ восторги мне уж никак не нужны, это точно!» - подумала девочка и отправилась искать подругу, уже не отвлекаясь.
«Наверное, Исидора ушла домой, убирать!» - осенило Клеменцу, но девочка старательно отогнала мысль о предательстве подруги и принялась дальше искать пропавшую.
Пока не нашла подругу, выскочка попыталась любой ценой привлечь к себе внимание – она так не любила прозябать в безвестности, что иногда отделывалась от нее проказами. Вот и сейчас юная смутьянка своих помыслов решила делать две вещи одновременно: искать Исидору и завести разговор с военными.
- Ну, как там поле боя? Много ли жертв оно познало, много ли крови испило? – пафосно вскинув голову, чтобы смотреть в глаза огромному проходящему мимо солдату, спросила Клеменца.
Мужчина захохотал и ответил что-то невразумительное, чуть не облив юркую девчонку гадким пивом из своей ужасной кружки, одной из тех, которые так сложно мыть.
- Сударь, куда вы? Я еще не обо всем спросила! – тщетно пыталась вернуть громадину незадачливая дипломатка. И тут же невозмутимо обратилась к другому воину:
- Как выглядит война изнутри? Какие тайны скрывают ваши заточенные клинки?
Опять же речи ее были встречены надоевшим хохотом, хоть и последовали ответы:
- Сидела бы ты, девочка, и вышивала! Или поди-ка принеси нам окорок!
- Не женского ума дело – судить о войне!
- Клеменца, это ты, проказница? А ну, ступай домой!
- Домой, девчонка, слышишь ли, что говорят?!
- Да ну вас к черту, воины хвастливые! – показала язык обиженная Клеменца и зашагала прочь, уже почти напевая: - Исидора, ты где? Спаси меня от этих насмешек скучных!
Солдаты и не думали удивляться ужасным манерам горожанки. «Вырастет еще, поймет еще свое место, и что не дано женщине грубо к мужчине обращаться, пусть бы и терпит от него оскорбления!» - добродушно говорили их пьяные лица. Клеменца без слов не понимала – и счастье ей, ведь она бы сильно возмутилась и полезла бы даже в драку или сделала что-то более опрометчивое, чем вызвала еще более ужасные насмешки со стороны этих незнакомых солдат. От этого огня малолетнего, как говаривала не по годам умная (или это Клеменца была не по годам глупая) Исидора, можно чего угодно ждать.
Странно ей, занозе, было, что она в этой таверне почти не видела знакомых лиц – где ж ей, неопытной и выросшей буквально в женском обществе, знать, что их городок был чем-то вроде точки сбора. Через него часто проходили войска почти всей страны, или только области – это было Клеменце неведомо. Она, конечно, знала, что стук кузнечных молотов здесь не прекращался и сейчас, ковали оружие и доспехи. Кузнецы сменялись почти так же часто, как и караульные у стен городка. Известно ей было и то, что таверна почти всегда в военное время накануне битв была преисполнена небогатыми, но многочисленными кушаньями, и противным пойлом: пивом и вином, которые девочка поклялась никогда в жизни не пробовать. Пока что данную клятву она сдерживала и даже вполне успешно.
- Исидора, Исидора! – безуспешно звала она предавшую ее подругу.
Исидора так и не нашлась – она была, на самом деле, на кухне таверны и помогала там чем-то. Но искать там Клеменца побаивалась – заниматься ненавистным женским делом девочка ох как не хотела. Поэтому, про себя решив, что предательница давно уже спит в своем доме на другом конце городка, несмотря на то, что их отделяла всего лишь стена, Клеменца решила возобновить дружбу с «этой язвой» Эмилией и «занудой» Ринальдиной – по крайней мере, изо всех подруг, теперешних и бывших, в таверне были только они.
Но их искать пришлось не так долго, как черноглазую флегму Исидору.
- Клеменца-болтушка! – послышались веселые голоса. – Клеменца-выскочка!
- А, это вы, старые кошелки. – Нарочито лениво обернулась к ним девочка, которая на самом деле была рада издевкам, которое ни за что нельзя поставить вровень с пережитыми ею насмешками от солдат. – И чего вам надо от меня?
- Ой, наша оскорбленная невинность, вздумали шутить! – сказала «язва».
- Молоденькая наша, мы тебя моложе! – подхватила «зануда».
- Оно и видно, молодежь еще так же зелена, как кипарисы за окном! – парировала «болтушка-выскочка»­. – И поэтому ума у юных деточек – как у птичек, которые летом на этих кипарисах поют.
- Какая разумница, погляди, Эмилия! Мы с тобой ей и в подметки не годимся! Такую речь до завтра мы не выслушаем! – Ринальдина притворно всплеснула руками.
- Ой, ведь и правда! Но ума ей не хватило, чтобы подружку свою медленную не потерять! – Закатила глазки Эмилия.
- Вы две – мои враги отныне. – Спокойно сказала Клеменца. – Но если честно – я пришла дружить. Моя подруга предала меня, она пошла на кухню помогать. А я туда, как знаете, идти не собираюсь. Так что машу я перед вами белым флагом. – Сняв фартук, Клеменца принялась усиленно подтверждать свои слова перед глазами врагов.
- Твои условия ужасны, мы их не принимаем. – Развернулись девочки спиной к выскочке.
- Тогда я честно признаюсь, что назвала тебя, Эмилия «язвой», а тебя, Ринальдина – «занудой». Я буду вас и дальше так называть при всех и тем позорить, если сейчас же вы не примете мой договор.
- Идет, болтушка. Прямота твоя нас поразила и наповал сразила. – Торжественно изрекла Ринальдина, а Эмилия просто кивнула.
- Ну ладно, что теперь мы будем делать, когда официально помирились? Пойдем над воинами насмехаться. – Сказала дипломатка, повязывая «белый флаг» обратно.
- Опять ты в свою дудку. – Скривилась Эмилия. – Нет, наши матери поблизости. Они нас за дурное поведение к отцам отправят – и тогда нам не миновать беды.
- Так ты трусиха? – блеснув глазами, шепнула громким шепотом выскочка.
- Нет, что ты! Я осторожна. – Важно ответила Эмилия.
- Где твоя язвительность? Где неистощимый запас проказ? – запричитала Клеменца.
Ринальдина справедливо возразила:
- Нет, это у тебя неистощимый их запас. А мы с Эмилией – жалкие тени в сравнении с тобой. Так что давай – ты что-то и придумай.
- Мои проказы – просто рубить с плеча и идти напролом.
- Опять ты со своим военным бредом! – Ринальдина довольно спокойно выразила то, о чем думала и Эмилия.
- Да неужели ты хочешь в армию пойти? – язвительно, оправдав свое прозвище, сказала последняя.
- А вот и хочу, представь себе! Я говорила, и не раз, наверное! – не успев прикусить язык, выдала свой тайный-претайный план Клеменца.
Подруги засмеялись, как и всегда при подобных выходках Клеменцы.
- Да кто же тебя туда такую возьмет? – еще язвительнее под аккомпанемент хихиканья Ринальдины спросила «язва».
- Вот уж не ты, а господин полковник, или кто там! А что – как нет, так я сама пойду! Шучу, конечно. – Пришлось соврать, обратив все в шутку, кареглазой выскочке. – А пока все же пойдем и – тут Клеменца зевнула, - напроказничаем.
Тут чья-то твердая рука сжала хрупкое плечико девочки.
- Ты что здесь делаешь, сестренка?
Подруги живо присмирели и стояли, смотря на расправу.
- Хуан, я тут, как и все, пришла с вами попрощаться. Ну, с тобой и Фернандо, ведь он же у нас новобранец. – Чуть робко ответила сестренка.
- А повтори-ка последнее свое слово! – среднего грома голос прозвучал угрожающе.
- Новобранец. – Наивничая, тихо сказала Клеменца.
Эмилия и Ринальдина едва удержались, чтобы не засмеяться. Хуана они боялись, поэтому решили сохранять невозмутимые выражения лиц.
- Нет, раньше. Слово, перед которым ты зевнула. – С военной точностью и одновременно зловещей мягкостью отчеканил брат.
- Не помню я, - опять невольно зевнула девочка, - Что я там говорила и когда я зевала. – Здесь она говорила чистейшую махровую ложь, даже не изменившись в лице. Память у выскочки-занозы была хорошая.
- А если подумать? – Как холодный клинок, полоснули слова.
- Н-напроказничаем. – Смертельно перепуганная допросом, девочка сломалась. «Какая трусость и неблагородство с моей стороны! – думала она в этот миг, уже забыв о сне. – А как же будет, если я сломаюсь на настоящем допросе и выболтаю все?» - горестная мысль подвигла девочку на жалобный вздох.
- Значит, ты раскаиваешься в своих злобных намерениях? – Тоном инквизитора (или таким, какой должен быть у инквизитора, по мнению Клеменцы) спросил Хуан своим жутким и красивым военным голосом.
- Нет, конечно! – беззаботно решила спасти ситуацию девочка, вызвав этим смех своих товарок.
- Так мы пойдем еще убирать? – невозмутимо плывущей походкой приблизилась Исидора, вытирая руки фартуком.
- Ты неисправима. – Нестройным хором сказали Хуан и Клеменца. Брат – сестре, а выскочка – флегме.
- Совещание объявляю закрытым. – Настоящий штабной командир, или как это называется, погибал в Хуане, подумала сестренка этого грозного солдата.
Клеменца попрощалась с недавними врагами злейшими и вместе с верной предательницей Исидорой пошла исполнять клятву насчет уборки сначала в одном, потом – в другом доме. Зевоту кареглазая выскочка решила преодолеть нескончаемым пением, благодаря которому была освобождена доброй Дорой от клятвы: решено было каждой убирать у себя самой, так как была уже глубокая ночь.
Вернувшись домой и убрав немножко, Клеменца, едва закрыв дверь, упала на кровать, не раздеваясь, и заснула мертвым-премертвым сном убитого на войне.
*
Утренний холод разбудил девочку внезапно, ведь она забыла закрыть окно. Было еще темно, и из этого можно было предположить, что спала Клеменца без малого три-четыре часа. Подсчитывать время выскочка не умела и не хотела, но сейчас именно каждая секунда была на счету. Тихонько, совсем не свойственно характеру, девочка прокралась к двери и неслышно выскользнула из дома. Караульные бодрствовали, и это насторожило Клеменцу. Ей хотелось бы попасть прямо сейчас в такую сказку, где есть заклинания для волшебного сна, но пришлось вернуться к реальности и попытаться как-то пробраться на оружейный склад. Стража не дремлет, думала Клеменца. Хотя после такой пирушки даже недремлющие заснут. Всеми силами сердца надеясь на Бога и доблестное местное воинство, девочка решила, что надо идти спокойно такой неслышной походкой, какой, подобно тени, пользуется ее подруга Исидора.
Чуть не сорвался ее план, когда она вдруг ясно, как всегда ранним утром или поздней ночью, когда даже тихие звуки усиливаются в стократ, услышала чьи-то далекие шаги. Девочка внезапно спряталась в одно из своих, еще в детские годы игр в прятки, излюбленных тайных мест. Это была веранда одного из заброшенных домов – здесь ее не смогла бы найти даже проницательная Ринальдина, потому что все очень боялись этого дома, считая, что там живет всякая нечисть. Клеменца всем говорила, что не верит в эти глупые сказки. Итак, проглядывая в щелочку трухлявых досок заборчика, «сдерживающего» веранду, девушка увидела несколько воинов, по виду – высокого звания. Некоторые были без шлемов – и одного из них Клеменца узнала. Его она узнала бы даже в шлеме. Это он. Сердце девушки готово было своим стуком выдать ее местоположение. Краска волнения бросилась к бледным и холодным от утреннего воздуха щекам девочки и она расширенными зрачками изумленно смотрела на него – именно из-за него она пойдет на войну, не из-за того, что ей завидно братьям. Она это поняла. Когда он прошел почти мимо нее, девочка затаила дыхание, и миг для нее превратился в вечность, как бывает в такие моменты. Его резковатые, но благородные черты лица, украшенного шрамами, выражали молодую восторженность перед очередной битвой. Темные глаза, в которых виднелся храбрый отблеск опыта, разили наповал своей прямотой и честностью. Его темные же довольно длинные волосы и бородка, как у настоящего рыцаря, а еще потемневшие от многих боев доспехи, довершали для девушки картину истинного героя, которому она отдала свое сердце навсегда и ради которого сто миллионов раз пойдет даже на самую позорную смерть – но эта смерть станет торжеством для нее! Клеменца любила этого человека несмотря ни на что – на то, что он благородный дворянин и никогда даже не посмотрит на бедную горожанку, на то, что даже если бы ее чувство каким-то чудом и нашло отклик в его душе, то неравность между ними все объясняет и не сулит ничего доброго. Клеменца любила графа Роландо безответно, преданно и неистово. И она собиралась это чувство доказать на деле, пойдя воевать, пойдя на смерть за него! Сжав свои маленькие ручки в кулаки, девушка смотрела вослед удаляющимся офицерам и поняла, что мечтам пора отступить, чтобы явить доказательство своей любви, терзающей ее изнутри. Девушка в ней, вспыхнув, опять вернулась в облик девочки, решившей, во что бы то ни стало, исполнить свою старую клятву! Она тихонько вышла из своего укрытия, и продолжила свой путь, лихорадочно пытаясь бороться с все еще заливавшей ей лицо алой краской. Клеменца дала себе обещание во время исполнения плана о складе ни разу не вспоминать о графе Роландо, этом отважном капитане, в котором она на самом деле все же видела явные недостатки. И за это она его еще сильнее любила.
Неслышно шепча молитвы, дабы не попасться, Клеменца «проплыла» к двери склада. Господь помог – ведь охраняющее воинство в числе двух достойных мужей действительно спало, и теперь надо было надеяться только на проворность и «исидорность». Стража видела десятый сон, но на дверях висел огромный замок, не предусмотренный коварным и тайным планом Клеменцы. Та чуть не начала кусать губы и более громко выражать неудовольствие, но все-таки сумела сохранить тишину и увидела, что окно так же, как и у нее в комнате, открыто из-за вчерашней дневной жары, и влезть такой тонкой и маленькой особе через него будет проще простого. Другая задача – вылезти оттуда в доспехах, в эту минуту счастья девочку не волновала. Она радостно проскользнула в окошко, все еще не издав ни звука. Мечта помогла ей пока победить особенности своего громкого характера. Настоящий рай на земле увидела восторженным взглядом кареглазая итальянка. Повсюду лежали блестящие новенькие и потертые в боях старые доспехи, кольчуги, шлемы, поножи, сапоги и перчатки, стояли разнообразные мечи: одноручные, полтораручные и двуручные, кинжалы, стилеты, алебарды, булавы и другое оружие, названия которому Клеменца не знала. Все так же неслышно передвигаясь, девочка наивно попыталась найти доспехи своего размера, она много дней и ночей раньше представляла их – блестящие, легкие и хорошо защищающие кольчуга, шлем, панцирь, поножи и сапоги, а еще прекрасные железные перчатки, как у тех воинов… Но искомых доспехов не оказалось, и видение окончательно превратилось в то, чем по сути было – в волшебную пыль, мираж, и какие еще умные слова могла знать неграмотная горожаночка, вот в то оно и превратилось. Пришлось искать что-то из того, что есть. Самый маленький панцирь, наверное, придумали для четырнадцатилетних парней, которые вчера так противно поблескивали доспехами, что завидно становилось! Его-то девочка и постаралась надеть на себя, но вспомнила, что забыла о кольчуге. Аккуратно поставив панцирь на место, все еще плывущей походкой с оттенком счастливого подпрыгивания (благо, что бесшумного), отправилась искать теперь какую-то прочную, но маленькую кольчужку. В результате Клеменца нашла огромную, почти с Хуанову рубаху, которую так сложно стирать, кольчужищу. Пытаться поднять ее было безуспешно, но выскочка все-таки попыталась. И даже ухитрилась как-то надеть на себя это «железное рубище». От тяжести ей пришлось согнуться, как от старости, но неукротимый «огонь малолетний» все еще был в поисках сапог, шлема, перчаток, потерянного панциря – ведь здесь столько всего, глаза разбегаются! – и самого главного в жизни воина: меча! Но вот о чем забыла согнутая поневоле девочка. О том, что женщин в армию не берут, и ей придется притвориться мальчиком, что будет очень сложно из-за миниатюрности телосложения. Но длинные косы! Схватив первый попавшийся кинжал, Клеменца срезала их, и, словно змей ядовитых, швырнула в кузнечный огонь, или как это называется. Огонь благодарно подхватил их, оставив гадкий запах горелых волос. Этот запах не мог не разбудить стражников, и поэтому, забыв всю неслышность и секретность своего пребывания здесь, девочка принялась выбирать первые попавшиеся элементы доспеха, чтобы скорее прикинуться мальчиком. Найдя золу и пыль после долгих поисков и предательского звона все еще одетой на ней кольчуги, Клеменца быстро измазала себе лицо для неузнаваемости. Принялась облачаться, методом тыка прилаживая ремешки и застежки на доспехах – времени было немного. Встав в огромные сапоги, она поняла, что передвигаться не сможет. Пришлось сместить планку чуть вниз, и обуть самые маленькие сапожки, которые она уже успела окрестить «для младенцев». В этих младенческих сапожках, которые оказались ей размера на три или четыре больше, как бы в отместку за презрительное отношение, Клеменца хотя бы смогла ходить, хоть и с большим трудом. «Ничего, привыкну!» - решила она и тут же принялась за дело дальше. Панцирь она с грехом пополам надела, поножи она решила заменить обычными штанами, которые были ей ужасно велики, но других тут не было. Какие-то «панцири для рук» были красивые, с флористическими узорами старинной работы, потертые в бою, но тяжелые. Слезы выступили на глаза, когда она увидела свое отражение в натертом до блеска щите: нет больше этих прекрасных, хоть ужасных, кос, которые она растила так долго! Но Клеменца тут же зажмурилась, дабы не растереть слезами сажу и не потерять свой единственный грим. Слезы вынуждены были спасаться бегством по щекам юной выскочки. Еще осталось надеть шлем и взять вожделенные перчатки. Они оказались, разумеется, слишком велики девочке, ведь «шиты» были явно не на полудетские-полудев­ичьи ручки. Но упорству Клеменцы не было границ, она все равно надела перчатки и короновала себя шлемом, заставившим ее склонить почтительно голову. Почтительно перед всем этим великолепием. Облачение было завершено, теперь надо было взять меч и стать у двери, будто бы на часах. Запах горелых кос уже выветрился через то окно, в которое прошмыгнула ее недавно легкая фигурка, теперь же, нагруженную такой кучей железа, фигурку эту было не узнать. Еще раз всмотревшись, насколько позволяло такое зеркало, как щит, в свое отражение, девочка решила, что ее маскарад удался совершенно. Но детали, главной и самой благородной – меча, все еще не хватало. Клеменца потянула со стола одноручный меч, который оказался ужасно длинным и с глухим стуком ударился о пол. «Шурша» доспехами, девочка попыталась поднять меч, но не тут-то было – это оружие оказалось ужасно тяжелым. Тогда девочка подошла с другой стороны, решив, что так будет легче поднять вредный меч. Но и этот маневр не удался, и Клеменца продолжила попытки. Они не только не увенчались успехом, но и способствовали скорому обнаружению «мальчишки» - подходя с какой-то очередной стороны, Клеменца до того усердно пыталась поднять упавшее оружие, что ненароком толкнула лежавшие на столе многочисленные железные и стальные перчатки. Символы бравого воина в огромном количестве посыпались на пол. Стражники, наконец, проснулись – уже светало, и бросились в оружейную.
- Парень, что ты здесь забыл? Таких детишек – на войну посылать? – сказал один из воинов.
«Парень» молчал, пытаясь сквозь прорези шлема разглядеть хоть что-нибудь.
- Что ты наделал, разгромил всю оружейную! – порицал Клеменцу тот же воин, другой же стоял, добродушно улыбаясь.
- Я думаю, что этот неуклюжий парнишка должен сам все убрать. Но мы никому не скажем. – Еще добродушнее подмигнул «добрый» воин Клеменце.
- Но что ты молчишь, и что ты здесь делаешь? Ты что – глухой?
«Парень» отрицательно покачал головой.
- Или немой? – «злой» стражник продолжал свой допрос.
«Парень» кивнул, от чего шлем закрыл его глаза, и он был вынужден поправить его очень смешным неумелым движением.
Стражники попались добрые, и даже тот, который «злой». Они не заподозрили, что перед ними – девушка, и не решили снимать шлем или проверять, настоящая ли немота этого парня. Клеменца бросилась неуклюже собирать перчатки, кое-как сложив их на стол, поспешила ретироваться, неся двумя руками одноручный меч.
На улице было свежо и пахло ранним летом. Никто бы не подумал, что именно сегодня первый бой. Но все порой случается именно так, как никто не думал. Бряцая тяжелыми сапогами по каменной кладке площади, которую еще вчера или позавчера Клеменца вместе с подругами подметала и из-за чего они поссорились ненадолго, девушка в образе парня одновременно и скорбела по беззаботной женской жизни, и радовалась, что теперь будет служить в этом славном полку! Служить, возможно, плечом к плечу с графом Роландо! Воспоминание о графе оживило ее глаза немеркнущим огнем, и она почти что побежала в направлении к воротам городка, где уже собирались воины в строй.